Осенние каникулы такие до обидного короткие, что оглянуться не успеешь, а уже пора возвращаться в институт. Когда тебе двадцать, только двадцать, самых золотых и радостных годочков, а за окнами тепло и солнечно, хочется беззаботно бродить по осеннему парку, а не сидеть на лекциях в аудитории, дышать пьянящим воздухом свободы, шуршать разноцветной листвой, собирая листья в яркий букет, пока небо не затянуло тяжёлыми холодными дождевыми тучами, и не наступила пора плащей, сапог и зонтиков. Но нужно уезжать, чтобы, распрощавшись со свободой, спешить с утра на занятия, учиться, учиться и учиться.

«Я денег тебе собрала на дорожку, — мама протянула завёрнутые в тетрадный листок купюры, — купи зимние сапоги и одевайся, пожалуйста, теплее, без шапки не ходи. У нас одной учительнице муж привёз из командировки такие хорошие сапоги, финские. Мягкая, коричневая кожа. И мех внутри натуральный. Невысокий, устойчивый каблучок. Аккуратный, узкий нос. Тёплые, мягкие, высокие. Нога закрыта до самого колена. Она приносила, хвасталась в учительской. Ну, я не удержалась, попросила померить. Комфортно ноге очень. Постарайся себе такие купить, впереди зима». Вынула из портфеля фотографии: «Посмотри, сегодня принесли. Снимки на память, здесь весь наш коллектив запечатлен».

Я спрятала деньги на дно чемодана, взглянула на фото: в три ряда сидели и стояли мамины коллеги, кто-то помоложе, кто-то в годах, с сединой в волосах, директор Галина Ивановна, и моя мама, завуч, в самом центре. Мужчин нет, школа держится на женских плечах. Многих я знала, потому что изредка там бывала, и совсем недавно, летом, помогала убрать кабинет, оформить стенды, посадить цветы. Мама, как мне казалось тогда, была самой энергичной, красивой, стройной и весёлой среди учителей, но осенний снимок встревожил, резанул в самое сердце, вдруг увиделось то, чего я не замечала в жизни. Среди улыбающихся, принаряженных, красиво причёсанных, отдохнувших за лето и заметно посвежевших женщин моя мама выглядела чрезмерно худой и усталой, её лицо было измождённым, со впалыми щёками и заострившимся носом. Она улыбалась фотографу, как и все, но это была улыбка хрупкой, загнанной жизнью женщины, которую некому жалеть, поддерживать, оберегать от трудностей, защищать от бед.

Её мама состарилась, нуждалась в ежедневной помощи и заботе. Жила она в нескольких километрах от нас. Школа находилась ещё дальше. Ранним утром в любую погоду начинался многокилометровый марафон: чашка чая на дорогу и опустевшая квартира, школа с учениками и уроками, бабушкин дом с водой из колодца и печкой, для которой нужно было накайлить и натаскать угля, сварить сразу и обед, и ужин, накормить старенькую маму и поесть самой. Поздним вечером по темноте добраться домой, подготовиться к урокам и лишь потом, поставив будильник на шесть утра, позволить себе немного отдохнуть. Ей скоро исполнится пятьдесят, а она худенькая и тоненькая, как берёзка. И меня, дочки, нет рядом, чтобы хоть чем-то помочь.

«В чём ты будешь ходить этой зимой? Покажи мне свои сапоги«,- попросила я. Мама только вздохнула: «Нечего показывать. Развалились совсем, не отремонтировать уже. В валенках буду ходить. Зимой, в наши морозы, они как раз то, что нужно». Уезжая в Москву, я точно знала, на что потрачу деньги: куплю сапожки для мамы! Обойду все магазины столицы, но раздобуду ей зимние сапоги, тёплые и красивые, из настоящей кожи и меха.

***

Центральный дом обуви находился на Проспекте Мира, рядом с моим институтом. Надо ли говорить, что если в обувном выбрасывали дефицит, то к концу лекции большая половина аудитории пустовала. Девчонки потихоньку сбегали и пристраивались к очереди за туфлями, сапогами, ботинками. Иной раз по полгруппы весело щебетало у обувного, оставив лектора с самыми старательными и, как правило, самыми обеспеченными, одетыми-обутыми студентками-москвичками. Женщины-преподаватели, наверное, и сами бы с радостью сбежали с занятий и отстояли очередь за обновкой для себя и своих дочек, но работа есть работа, кафедру не оставишь даже ради самых модных сапог.

Мне не везло. Уже похолодало, наступил ноябрь, а сапожки для мамы не попадались. Каждый день я добегала до обувного, интересовалась у очереди, что дают, и ни с чем возвращалась на лекции. Представляла, как мёрзнет мама, ведь там, дома, гораздо холоднее, чем в Москве. И, наверное, совсем скоро выпадет первый снег. Асфальта в посёлке нет, она бегает свои километры в тоненьких резиновых сапогах, бережёт осенние, демисезонные, обувает их только в школе, ведь учитель должен быть примером для детей во всём, в безукоризненном внешнем виде в том числе. На селе особенно!

Удача улыбнулась там, где не ждали. В свободный от занятий день мы с подругой Леной отправились погулять по ВДНХ, где всегда находили для себя что-то интересное. В этот раз наше внимание привлекли длиннющие очереди возле некоторых павильонов. Привычно выспросив у «стояльцев» что дают, мы с Леной встали в очередь за зимними сапогами. Замёрзшая тётенька с посиневшими губами, подпрыгивающая время от времени в попытках согреться, написала на наших ладошках порядковые номера 1523, 1524. Увидев четырёхзначные номера, обе мы с подругой ахнули: сапог, скорее всего, не хватит!

Денег при себе не было, но жили мы недалеко. Лена осталась стоять, держать очередь, а я помчалась в общежитие за своим капиталом. Оделась потеплее, понимая, что вернёмся поздним вечером, не раньше, взяла мамины деньги и побежала обратно. Очередь за это время продвинулась на метр, не больше. Я сменила подругу. Лена пошла домой отогреваться чаем, переодеться во что-то более тёплое и тоже собрала все свои деньги — рубли и копейки, надеясь наскрести нужную сумму на пару сапог для себя. Несколько часов мы отстояли в очереди, выяснив по ходу, что сапоги финские, на молнии, кожа и мех у них натуральные, нос круглый, вместо каблука — сплошная платформа, а цвет — светло-серый. Если сложить наши деньги, то хватало на две пары, больше бы всё равно не продали. Время от времени из дверей павильона выходили счастливчики, обнимающие заветную коробку обеими руками и крепко прижимающие её к себе. Их забрасывали вопросами об оставшихся в продаже размерах и провожали полными зависти взглядами.

Уже стемнело, когда мы с подругой, продрогшие до самых костей, протиснулись в павильон. Люди у прилавков стояли плотной стеной, возбуждённо кричали, толкались, рвали друг у друга из рук коробки с нужными им размерами. Уставшие продавцы, позабыв про вежливость и правило «клиент всегда прав», рявкали на спорщиков и всячески старались ускорить процесс реализации товара, мешая примеркам и подталкивая покупателей к кассам и к выходу. Заканчивался тридцать восьмой размер, мы чудом захватили две последние пары. До касс было не добраться, поэтому решили всё-таки сначала примерить свою добычу, а потом спокойно дождаться очереди на оплату.

Лене сапоги подошли, мне оказались велики, а вот маме моей они были бы маловаты. Я взяла коробку с тридцать девятым размером, примерила правый сапог, осталась довольна, мама могла бы его носить с тёплым носком. Ноге было вольготно, тепло и очень уютно. Попросила выдать мне для оплаты сапоги тридцать девятого размера, а возвращённую мной пару тридцать восьмого кто-то поспешно вырвал из рук продавца.

Спустя час, ещё до конца не веря в свою удачу, мы, уставшие, обессиленные, но счастливые, вернулись в общежитие. Лена сразу же примерила сапоги и осталась очень довольна покупкой. Я открыла свою коробку, полюбовалась кожей, погладила мягкий, шелковистый мех, и, желая как можно скорее обрадовать маму, засобиралась на почту, чтобы отправить их посылкой в этот же вечер. До закрытия почты оставалось чуть более часа. На улице стояла темень, мы с подругой быстрым шагом добрались до Проспекта Мира, где почтовое отделение работало допоздна. В последний раз взглянув на коробку, я похолодела… на ней стояли цифры 38. Левый сапог был тридцать восьмого размера!

Павильон с обувью закрывался через двадцать минут. Так быстро мы ещё никогда не бегали. За пять минут до закрытия магазинчика влетели в торговый зал, прорвались сквозь брань и крики очередников, отталкивая чужие руки от моей коробки. Лена прикрывала меня своею спиной. Охрипшая продавщица покачала головой: «Приходите завтра, кто-то ещё принесёт распаренные сапоги, вот и обменяетесь».

«Нет! — отрезала я. — Вы сами завтра разбирайтесь с этой парой. Вот чек на оплату пары сапог, будьте добры, выдайте мне товар согласно чека». На чеке рукой кассирши было написано: 39.

Через полчаса на почте мы с верной подругой в две руки зашивали коробку с сапогами в белый мешок для отправлений. Этой же ночью посылка попала на сортировку, а утром её загрузили в почтовый вагон поезда.

***

Мама растроганно ахала, получив неожиданное послание из Москвы. Примеряла — плакала. Это было чудо — мягкие, удобные, тёплые сапожки, присланные дочкой аккурат к началу зимы. Сколько километров прошли её ноги в этих сапогах, невозможно представить. Она носила их очень долго, и никогда не было у неё более тёплой и удобной обуви и лучшего подарка, чем этот, к пятидесятилетию, от повзрослевшей дочери-студентки.

Берегите своих мамочек, единственных, неповторимых, незаменимых, самых родных! Кто ж ещё позаботится, отплатит теплом и любовью, если не мы, дети, которым они подарили самое дорогое, что только возможно — жизнь…

Наталья Кравцова