Меня с центра иногда подвозит до дома знакомый таксист, «бомбящий» на своих раздолбанных жигулях, когда нет заказов — он, вообще-то, строитель. Живёт он в соседней панельке. Непонятных, как у многих кавказцев, лет, волосы смоляные с пеплом, приземистый, обрусевший, акцент появляется только когда волнуется или про детей рассказывает. Два пацана-погодка, лет под 14, жена-украиночка, «золотые руки».

Его жена-учительница вдруг стала какой-то задумчивой и неразговорчивой, лежала подолгу, отвернувшись к стене. Предположил худшее, принял для храбрости, вызвал на откровенный разговор, обмяк — не то. Жена в составе делегации от школы ездила в детдом — подарки, маленький спектакль. Там увидела большеглазого мальчика лет двух или около того. Тот ничего не говорил, только всё время смотрел на неё. Теперь она не может забыть эти глаза… Потом узнала — его зовут Ростик. Мальчика усыновили. На суде нашлась причина, по которой, по формальным признакам, могли отказать в усыновлении. Грузин бухнулся на колени, молча, смотря в глаза. Отдали. Старшие приняли настороженно, но через месяц он был для них, как свой — были даже споры, кому с ним гулять. Дед посмотрел фотографию и сказал:

— Н а ш.

А через два года у Ростика пропал слух. Немым он не стал, но говорил всё хуже и хуже. А со слухом было сложнее — «…что-то с нервом… пройдет… дайте срок… надо профилактировать…» — почти в один голос врачи утверждали, что это временно. В столице приняли в хороший Центр, совершенно бесплатно провели тесты и анализы — вроде бы, всё в норме, но такое бывает, говорят. Когда завотделением случайно узнал, что мальчик приёмный — вызвал отца и сказал, что, судя по его опыту, слух должен вернуться — возможно, частично — после 12-ти лет, но может остаться и так, надо пытаться лечить. Лечили, обследовались. Не помогало, но везли опять — благо, в Центре не смотрели на прописку и национальность, грузин или нет — неважно (да и он, кажется, сван), помогали с жильём. Возили на Украину, в Прибалтику. Ростику, тем временем, исполнилось семь — дальше инвалидность, спецшкола, общество глухих.

Тот же завотделением нашел германский фонд, который вызвался оплатить лечение в немецкой клинике с частичным проживанием родителей (дальше — проживание за свой счет). На поездки в столицу назанимали довольно много, да и несмотря на бесплатность немецкого лечения побочных расходов требовалось немало (например, на реабилитацию) — собрали семейный совет (сам сван — шестой в семье, еще есть брат, остальные — сестры): отец сказал — продавай квартиру, жить будешь у брата (где-то в Краснодарском крае), лечи, поможем.
Получили визу, запустили продажу квартиры, уже договорились.

А позавчера мама зажимала себе рот и плакала на улице — Ростик у с л ы ш а л.

— Да слышу я, мам, не кричи, — говорит.

Правда, слова чуть тянет и интонации еще т е, но уже спокойно всё слышит, только хлопков боится. Ростик качал Сашку на качелях, а рядом на скамейке отпаивали его маму. Я верил и не верил в происходящее. А сегодня сван (никогда я его имени не выговорю (Меувлади?), так и зову Мишей) пришел и стал извиняться, что не может стол накрыть.

— Зачем, — говорю, — извиняешься, какой стол?

— Положено так — всех позвать, кто радость видел, чтобы счастье не ушло.

Вернутся, говорит, — накроет стол. Немцы их всё равно зазвали — только просят на поезде ехать, чтобы «на всякий случай». Автобусные экскурсии, говорят, будут — Ростику там, если врачи против не будут, уже забронировано место — то ли Диснейленд, то ли еще что-то детское… Сван, уходя, говорит:

— Ростик спрашивал, почему у нас сестричек нет, «а давайте у нас тоже будут девочки»… Старшие-то ухмыляются, а я что — я даже за…

Спрашиваю:

— Можно, напишу про тебя?

— Пиши. Напиши — дывух дэвочек родим. Или возьмём, — жена не против. Атэц сказал — всэх поднимем.

Serafimm